"Вырывал ковер из-под ног власти". Адвокат Наталья Мацкевич – о "феномене" Тихановского и фильме "Один из нас"

Президентская кампания и выборы 2020 года стали одним из самых ярких событий в современной истории Беларуси. Одной из ключевых фигур этого времени был блогер Сергей Тихановский.

В мае 2020 года он заявил о намерении баллотироваться в президенты, но вскоре был задержан. Когда в августе начались массовые протесты, а власти жестоко их подавляли, Сергей уже находился за решеткой.

С тех пор прошло почти пять лет. Тихановский получил рекордный срок – 19 с половиной лет. Это наказание выглядит как попытка властей стереть его имя из памяти людей.

Документальный фильм "Один из нас" рассказывает о Сергее Тихановском. Кто он для белорусов? Как он сумел завоевать доверие миллионов? И почему его так боятся власти?

Мы поговорили с Натальей Мацкевич, бывшим адвокатом Сергея Тихановского. Картина "Один из нас" доступна на канале "Настоящее Время. Док".

– Наталья, когда в последний раз вы получали новости о состоянии Сергея?

– Последний раз с Сергеем была связь 9 марта 2023 года. Его посещала адвокат. Это уже была не я и не Виктор [муж Натальи Мацкевич, бывший адвокат Тихановского], а пятый по счету адвокат – четыре предыдущих были лишены своего статуса.

После мы не получали информацию о том, что с ним и где он. Последнее письмо было от него в феврале 2023 года. Дети из Литвы продолжают писать, но ответов не получают. Мы не знаем, где он находится и в каком он состоянии, мы не знаем о нем практически ничего.

– В фильме вы говорите, что Сергей удивился тому, что против него завели уголовное дело, что "власть настолько слаба, что они блогера испугались". В чем, на ваш взгляд, была сила Сергея и почему он оказался так страшен для Лукашенко?

– Политолог Артем Шрайбман в фильме говорит, что Тихановский, в отличие от других альтернативных политиков, осознанно или неосознанно работал с электоральной базой, которая всегда была базой действующей власти, "вырывал у Лукашенко ковер из-под ног". Это простые работники, фермеры, люди из деревни, а также те, кто не читает независимые СМИ и не знает альтернативных кандидатов.

Он просто приезжал к этим людям в их родные города, местечки и спрашивал: "Как вы?". И они ему рассказывали. Он смог найти общий язык с этой аудиторией, он был одним из них. Но он обладал способностями говорить и озвучивать их проблемы, давал им голос. В этом и был его феномен.

Получается, что не власть говорила с людьми, а Тихановский. Он пытался донести их отчаяние до тех, кто принимает решения.

– И говорил он с людьми на одном языке.

– Конечно. Я не скажу, что Тихановский был фермером или каким-то там ремесленником, но он действительно говорил так, как говорили люди.

Сергей Тихановский

– Отсюда и название фильма, "Один из нас"?

– Я, например, не была тем электоратом и той базой, я фактически мало знала про Тихановского, до тех пор, пока не стала с ним работать. Но мы-то не большинство, а большинство – это обычные люди: те, кто ездили на заработки в Россию; те, кто сидели без работы; та молодежь, которая вынуждена была уезжать; те мелкие предприниматели и фермеры, кто не могли свести концы с концами. Они его воспринимали как своего человека.

– А каким запомнился Сергей вам?

– Это абсолютно живой, искренний человек. Искренний в своих возмущениях и в своих суждениях и оценках и искренний в отношениях с людьми. Поэтому он вызывает эмоции и отклик.

его природное чувство правды. Это очень смекалистый человек. Он очень много слышит и, как радар, считывает всю эту информацию. Он умеет быстро превратить то, что знает, в действия. И поэтому, наверное, он так ярко вспыхнул. Он быстро понял, в чем дело и к чему надо стремиться.

– Как вообще возникла идея снять фильм?

– Когда мы уже практически исчерпали правовые и другие средства защиты человека, то публичное освещение проблемы и разговоры в любой форме имеют значение. Они создают такую субстанцию общей мысли, волю и запрос к людям, которые могут на что-то влиять.

Мы понимаем, что фильм не изменит резко положение Сергея. Но проблему надо держать в фокусе. Когда есть удобный момент для того, чтобы люди, которые на что-то могут повлиять, могли знать об этом человеке и апеллировать в его пользу.

Это также фильм-обращение к властям. Показать, что у вас есть человек – кем бы вы его ни считали, – который не имел разрушительного целеполагания. Хочется сказать, что он не был приговорен к тому, чтобы исчезнуть бесследно, чтобы не иметь возможности написать своим детям, чтобы его семья не имела возможности знать о нем, чтобы он не мог получать базовые необходимые вещи. Но обращаться к государству сейчас очень сложно: оно либо не отвечает, либо отвечает очень скудно. Даже если к нему обращаются, например, ооновские механизмы.

И вообще, это фильм для нас, для всего общества. Потому что мы имеем право на память. И если она сознательно уничтожается, запрещается о чем-то говорить или люди уже перестают адекватно воспринимать в силу наложения темных стекол времени и наших проблем на наше сознание, это не значит, что память не надо прорабатывать.

– Приурочивали вы премьеру фильма к предстоящим выборам в Беларуси? (Выборы в Беларуси пройдут 26 января 2025 года – прим. редакции.)

– Нет, так получилось. Оказалось, что создание фильма – это очень долгий процесс, у нас на это ушел год.

Этот фильм можно приурочить к чему угодно, потому что это исторический процесс, он идет, мы внутри него. И очень важно эту коллективную память структурировать, чтобы в будущем предотвратить ложь и мифы. Мы просто навели фокус с такого ракурса – Сергей Тихановский. Откуда он взялся? Почему он так отозвался и чего он хотел? Это очень короткий эпизод. Таких эпизодов должны быть тысячи.

Сейчас у нас [белорусов] очень непростой период. В историческом промежутке он, может, маленький. А для нашей жизни это совсем немало. И мы постоянно ведем борьбу внутри себя. И борьбу за то, чтобы оставаться человеком. Понимать, что правильно, что нет. И нам очень важно в этой общественной повестке иметь точки опоры для этого.

– Говоря о борьбе – насколько опасно быть адвокатом политзаключенного в Беларуси?

– Конечно, это огромный риск. Около 140 адвокатов были лишены лицензии. Я уже не говорю о той яркой волне репрессий 20 марта 2023 года, когда были задержаны шесть адвокатов, защищавших политзаключенных – именно тех, кто с того времени находится в режиме инкоммуникадо (без связи).

– Расскажите о специфике работы адвокатом в Беларуси в целом, как вы себя ощущали в профессии до и после 2020 года?

– Больше 15 лет, до того момента, как меня убрали, я вела дела о правах человека. Резонансные, политически мотивированные. Это дела не только о политике, а о том, что люди реализуют свои фундаментальные права человека, а их за это наказывают. И на самом деле, это никогда не было зоной комфорта для адвокатской деятельности. Ты всегда сталкивался с государством. На одной стороне – человек и ты, на другой стороне – государство, которое преследует определенные цели, хочет заставить людей замолчать, хочет заставить людей не выражать свое мнение, не выходить на мирные собрания.

Государство всегда было недовольно нашей работой. Но в 2020 году это стало чуть ли не физически опасно. Раньше мы чувствовали дискомфорт, нам делали замечания, подавали сигналы, что мы вас можем лишить профессии. Но в 2020 году это было артикулировано совершенно массово и конкретно. Адвокатов лишали лицензий, были единичные задержания. Это еще было "мягко", потому что в 2023-м начались уже массовые задержания адвокатов.

– В то время, когда вы вели дело Сергея, вам пытались как-то ставить палки в колеса?

– Ничего особо нового не происходило до октября 2021 года. Тогда меня просто убрали из процесса, просто вытащили, лишив статуса. Это была критическая стадия защиты. В своем мышлении мне представляется картина, что меня как будто бы за руки и за ноги взяли и вынесли из суда.

– 2020 год мне запомнился как период надежды для многих белорусов. На какой исход надеялись вы, взявшись за защиту Сергея?

– Я опытный человек, и вряд ли у меня были какие-то радужные ожидания. Все зависело не от юридической системы, а от судьбы режима. Но я не хочу обесценивать свою правовую работу, потому что мы должны ее делать независимо ни от чего. Это имеет значение для человека, для правовой истории, для позиции, для других людей, которые на это смотрят.

– Какие эмоции вы испытывали во время процесса? Вам было страшно?

Бывало страшно в какие-то моменты, когда я чувствовала более пристальное внимание. Или когда процесс оборачивался таким образом, что власти могли посчитать меня едва ли не соучастником того, в чем, например, обвиняли того же Тихановского. Но этого не случилось. Я уже много раз говорила в интервью, что Сергея обвиняли в том, что он якобы совершал что-то, находясь в СИЗО. То есть совершенно непонятно, как он мог это сделать.

Потом такое [уголовное преследование] произошло с адвокатами Навального. Очень яркий пример. То, до чего наши правоохранительные органы, слава богу, не додумались. После того как меня лишили лицензии, мне было достаточно страшно, когда задерживали адвокатов, и я понимала, что если по таким причинам можно задерживать, то меня могли бы уже давно.

А во время процессов я не испытывала страха. Особенно у Бабарико – это был открытый процесс – когда тебя видят люди, когда ты честно излагаешь свою позицию, то, наоборот, как бы подчеркиваешь, что ты выполняешь свои профессиональные обязанности, а не делаешь что-то, в чем бы можно было тебя обвинить.

– Что бы вы сказали Сергею, встретившись с ним?

– Я бы хотела оказаться перед ним, когда он на свободе. Тогда что бы я ни говорила, уже все хорошо. А гипотетически что бы я сказала Сергею сейчас, если бы он мог меня услышать?

Я бы сказала то, что для него важно. Для него важно то, что мы помним и не забываем. Что он не становится картонной фигурой. Необязательно с ним соглашаться или не соглашаться, делать из него кумира, но мы помним, понимаем, чего он хотел.

А второе, поскольку он человек действия, я бы сказала, что мы не складываем руки, мы не перестаем действовать. Мы не можем советовать другим и сами делать то, что делал он. Мы уже в другой совершенно реальности. Но я бы сказала, что мы не сдаемся. Мы делаем на своем месте что можем. Я думаю, что мы увидим результат.